– Логан? Все нормально?

Он повернулся к Нессе. Она стояла немного в стороне.

– Так странно возвращаться, – сказал он, застенчиво пожав плечами. Хотя даже слово «странно» не могло описать его чувств.

Он не нашел в себе сил сразу войти в дом. Они расстелили одеяло и уселись, чтобы перекусить. Хлеб, сыр, фрукты, копченое мясо, лимонад. Отсюда открывался вид на иссушенные солнцем холмы; солнце пекло, но движущиеся по небу облака время от времени закрывали его. Пока они ели, Логан принялся рассказывать, показывая на разные постройки – конюшни, загоны, поля, где паслись кони, рощи, где он часто проводил часы отдыха, когда был мальчишкой, уходя в мир собственного воображения. Он начал расслабляться, напряжение от разницы между тем, что он помнил, и увиденным сейчас, начало спадать; прошлое само струилось в его памяти, желая быть высказанным – хотя, конечно, было здесь и нечто большее.

Настал момент, когда уже нельзя было избежать того, чтобы войти в дом. Логан достал из кармана ключ – тот, что уже не один год лежал у него в ящике стола – и открыл дверь. Они вошли в прихожую. Воздух внутри был застоявшимся, вокруг стояла мебель, та, что осталась. Пара кресел, шкафы, стол, где сидел отец, ведя свои записи. Все покрывал толстый слой пыли. Они прошли дальше. Все кухонные ящики были открыты, будто в них покопались оголодавшие привидения. Несмотря на затхлый запах, Логан почувствовал и другие. Запахи прошлого.

Они дошли до задней комнаты. Логана влекло туда будто магнитом. Под большим полотном сукна угадывались очертания пианино. Откинув ткань, он поднял крышку, обнажая пожелтевшие, будто старые зубы, клавиши.

– Ты играл? – спросила Несса.

Это были первые слова, произнесенные ими с того момента, как они вошли в дом. Логан нажал на клавишу, зазвучала печальная нота.

– Я? Нет.

Звук повис в воздухе, а потом стих.

– Боюсь, я был не до конца откровенен с тобой, – сказал он, поднимая взгляд. – Ты меня спрашивала, религиозная ли у нас была семья. Моя мать была из тех, кого называют «грезящим об Эми». Знакомый термин?

Несса нахмурилась.

– Разве это не миф?

– Ты имеешь в виду, есть ли у современной науки иное название для этого феномена? В общепринятом смысле, наверное, можно сказать, что она была безумна. Шизофрения с тенденцией к мании величия. По крайней мере, врачи нам что-то в этом духе сказали.

– Но ты так не думаешь.

Логан пожал плечами.

– Тут не ответишь «да» или «нет». Иногда думаю, иногда – нет. По крайней мере, сама она к этому совершенно честно относилась. Ее девичья фамилия Джексон.

Несса ошеломленно поглядела на него.

– Так ты из Первых Семей?

Логан кивнул.

– Я не люблю говорить об этом. Люди слишком много выводов делать начинают.

– Поверить не могу, что в наши дни кто-то придает этому серьезное значение.

– Ты удивишься, но да. Здешние вкладывают в это особый смысл.

Несса помолчала.

– А что твой отец? – спросила она.

– Мой отец был человеком простым. Прямолинейным, правильнее было бы сказать. Если у него и была религия, так это лошади. Лошади и моя мать. Он очень любил ее и даже тогда, когда все уже плохо стало. По его словам, когда они поженились, она была почти такая же, как все. Может, чуть более набожная, чем большинство людей, но в этих местах в этом не было ничего необычного. И лишь потом у нее начались припадки. Видения, эпизоды, сны наяву, называй, как хочешь.

– Это ее пианино?

Несса угадала правильно.

– Моя мать была деревенской девушкой, но в ее семье любили музыку. У нее хорошо получалось с малых лет. Некоторые даже ее одаренной называли. Она могла бы сделать карьеру музыканта, но встретила моего отца, и все. В этом плане они были традиционалистами. Но она иногда играла, хотя и испытывала смешанные чувства по этому поводу.

Он помолчал, делая глубокий вдох.

– Как-то ночью я проснулся и услышал, что она играет. Совсем маленький был, лет шесть-семь. Музыку, какую я раньше никогда не слышал. Невероятно красивую, почти гипнотизирующую. Даже описать ее не могу. Она захватила меня целиком. Через какое-то время я спустился. Моя мать все так же играла, но она была не одна. Мой отец сидел в кресле, закрыв лицо руками. Глаза матери были широко открыты, но она не смотрела ни на клавиши, ни куда-то еще. Ее лицо было пустым, будто с него стерли любые возможные чувства. Ощущение было такое, будто некая сила, извне, забрала ее тело, пользуясь им в своих целях. Это сложно объяснить, быть может, я говорю не то, но у меня было инстинктивное ощущение того, что человек, играющий на пианино, – не моя мать. Она стала кем-то другим. «Пенни, хватит, – раз за разом говорил мой отец. Умолял, на самом деле. – Это не взаправду, не взаправду».

– Наверное, это выглядело очень страшно.

– Точно. Этот человек, этот могучий мужчина, сильный, как бык, сидел, совершенно беспомощный и сотрясаемый рыданиями. Это потрясло меня до глубины души. Я хотел сбежать подальше, к чертям собачьим, сделать вид, что этого никогда не было, но тут моя мать перестала играть.

Логан прищелкнул пальцами, чтобы подчеркнуть важность события.

– Вот так, прямо посреди музыкальной фразы, будто кто-то тумблером щелкнул. Встала из-за пианино и решительно прошла мимо меня, будто мимо пустого места. Что такое, спросил я отца, что с ней? Но он мне не ответил. Мы пошли наружу, следом за ней. Не знаю, сколько было времени, поздно, среди ночи. Она остановилась на краю крыльца, глядя на поля. Некоторое время ничего не происходило – она просто стояла, с тем же самым пустым лицом. А потом начала что-то бормотать. Поначалу я не мог разобрать слов. Одна и та же фраза, снова и снова. Идите ко мне, говорила она. Идите ко мне, идите ко мне, идите ко мне. Никогда этого не забуду.

Несса напряженно смотрела на него.

– Как думаешь, к кому она обращалась?

Логан пожал плечами.

– Кто знает? Я не помню, что было потом, наверное, я спать пошел. Спустя пару дней это повторилось. А потом стало ритуалом, каждую ночь. О, мама опять в четыре утра на пианино играет. В течение дня она выглядела вполне нормальной, но потом и это закончилось. Она стала тревожной, с навязчивыми идеями, ходила по дому будто в полусне. А потом стала рисовать.

– Рисовать? – переспросила Несса. – Ты имеешь в виду, картины?

– Пошли, покажу тебе.

Он проводил ее наверх. Три крохотные спальни под самой крышей; на потолке в коридоре люк, к которому привязан трос. Логан потянул за трос, и вниз опустилась шаткая деревянная лесенка, ведущая на чердак.

Они поднялись на чердак, низенький, заваленный хламом. Целую стену покрывали рисунки его матери, по дюжине в ряд. Логан присел и отодвинул ткань, которой они были прикрыты.